Ну, как вам?

    Эта повесть посвящается минувшей эпохе)

Повесть о том, как Чудик Вовчик поздравил с Новым годом Генерального секретаря ЦК КПСС, Председателя Президиума Верховного Совета СССР Леонида Ильича Брежнева, захватывающая, ужасающая и поучительная.

     Повесть о том, как Чудик Вовчик поздравил с Новым годом Генерального секретаря ЦК КПСС, Председателя Президиума Верховного Совета СССР Леонида Ильича Брежнева, захватывающая, ужасающая и поучительная.

  Говоря по правде, Вовчик был не совсем чудиком. Точнее, совсем не чудиком. Нет, все же, конечно, был, но… только – когда нужно. А нужно было почти всегда. Вот он и чудил. Постоянно. С чудика какой спрос? Да никакого. Ну,  и разыгрывал он эдакого чудика-режиссера, педагога по актерскому мастерству, витающего в заоблачных и прекрасных высотах театра. Идет по институтскому коридору  весь погруженный в творческий процесс, никого не замечает. Иногда остановится, замрет, выдаст на радость окружающим: «Да вот же оно!», а потом вроде как опомнится, сконфузится, пробормочет невнятное извинение и устремится дальше  – догонять вдохновение. Тут уж даже самый далекий от «всего высокого и прекрасного» невольно улыбался: чудаки эти театралы!  Вот и приклеилась к Вовчику кликуха «Чудик». Роль свою он играл хорошо, можно сказать, без «проколов». Правда, ежели приглядеться, глаза все ж  порой выдавали: мелькала-таки в них искринка-хитринка!  Но это уже  для особо внимательных. Каковые и отмечали: «Э-э-э, а мужичок-то себе на уме-е-е…» - не вслух, разумеется…

                  И была эта личина для Вовчика воистину «железной маской». Оберегала от многих бед и неприятностей не хуже шлема с наглухо захлопнутым забралом. Даже на рынке и в магазинах он оставался в ней – чудик чудиком, не от мира сего! Правда, покупки делал очень толково, да и сдачу пересчитывал тщательно, «не отходя от кассы»…

                    Была у Вовчика одна традиция: за неделю до наступления Нового года, любимейшего праздника всех советских людей, он заглядывал на главпочтамт, покупал пачку открыток, садился за стол, доставал блокнот с адресами и строго по алфавиту катал своим знакомым поздравления. Заканчивался алфавит – иссякала и пачка. Вовчик шел к большущему деревянному почтовому ящику  у выхода из зала и с возгласом «Летите, голуби, летите» бросал туда всю писанину. Потом, облегченно вздохнув, переходил площадь, бодренько пропахивал по морозцу два квартала, заворачивал за угол и нырял в кафе-закусочную «Былина». Заведение это, надо сказать, пользуется необычайной популярностью среди городской интеллигенции. И  не без причин! Во-первых, здесь относительно чисто и никогда не бывает «синяков» (отпетых алкашей) – за этим строго следят: как-никак, неподалеку  руководящие учреждения. Во-вторых, учреждения эти и не очень близко, а потому ментовка заглядывает нечасто. В третьих, не надо стоять – вместо высоких буфетных столиков  небольшие - на четырех человек - обеденные, со стульями. В четвертых, на столиках – не только солонки, но даже и перечницы (перец, правда, в них не всегда насыпают, а если и насыпают, то понемножку), и пластмассовые стаканчики с крохотными, экономно нарезанными кусочками салфеток – не «взаправдашних», а из «бытовой бумаги», но все же! А еще есть всякие закуски – от бутербродов с колбасой, сыром, шпротным паштетом, кабачковой икрой, пирожков с капустой, ливером, рисом и яйцами до салата из белокачанки и даже дефицитной селедки с винегретом. Можно шикнуть: взять сардельки, шницель, котлету или печенку (с гарниром на выбор!) — в общем, почти ресторан. Главное же, всегда бывает разливное пиво, под которое так хорошо «общнуться». Особенно если перед «жигулем» принять соточку белой – с наценкой, но зато в культурной обстановке, на легальных основаниях. Не то что наспех в подворотне или  вонючем подъезде, исполняющем по совместительству функции общественного туалета!

                     Вовчик полностью выполнял «обязательную программу», был не против и пообщаться, однако осторожно (маска помогала!): больше слушал, при всяких острых темах, анекдотах про Лёню якобы углублялся в себя, умел вовремя вспомнить, что «надо бежать», и ретировался. Уже стоя на остановке, Вовчик смотрел на массивное серое, с гранитным цоколем, здание КГБ и радостно думал: «Фиг вам! Не прокололся!».

                     Но ближе к теме. Так вот, однажды ( ровно за неделю до нового,1982-го года) Чудик, как обычно, зашел на главпочтамт, взял традиционную пачку открыток и, словно гоголевский Акакий Акакич, пристроился писать…Уж черт его знает, почему, но только на сей раз после всех трудов  осталась одна чистая открытка. Ровно одна, прошу заметить! Вовчик тщательно сверил исписанные  с алфавитом – все тип-топ. Тогда он задумался.  С одной стороны, весь список был исчерпан.  С другой -  белый прямоугольничек так и  просил: «Черкни что-нибудь! Не хочу я отрываться от своих, хочу в почтовый ящик, хочу в путешествие – белый свет посмотреть и себя показать!». Вовчик задумчиво поднял от стола глаза и… прямо перед собой узрел большой портрет «нашего дорогого». Решение пришло  мгновенно – как будто кто-то щелкнул выключателем и цепь замкнулась. Ручка сама стала выводить: «Дорогой Леонид Ильич! От всей души поздравляю Вас с наступающим…». Единственную остановку Вовчик сделал только здесь: никак не мог припомнить, какой  год пятилетки наступает – определяющий, решающий или вовсе  завершающий,  вообще, кончилась ли она, эта долбаная пяти-ети.… А, можно, в конце концов, без нее! Так  даже  душевнее, без официоза. Дальше – как по маслу. Он щедро пожелал Генсеку  здоровья, счастья,  новых свершений и успехов «в Вашем нелегком, непосильном труде на благо нашей Родины, всего нашего народа». Для солидности указал свои данные (чай, не анонимку нацарапал левой ногой!), начертал адрес: «Москва, Кремль…», ну, и все прочее.

                         После традиционного заскока в «Былину» (сто с «прицепом»,  винегрет с селедочкой) на остановке Вовчику показалось на этот раз, что кагэбэшные окна смотрят на него по-отечески доброжелательно и даже одобрительно…   

Потом были бурный, развеселый Новый год (вся общага ходуном ходила!), сессия, каникулы. Наконец, начались занятия. И вот тут…     

                          …В дверь аудитории постучались как раз на середине этюда. Вовчик поморщился, жестом извинился перед руководителем курса и на цыпочках вышел. В коридоре стояла Света - секретарша ректора. Лицо ее было совершенно бесстрастным, прямо как у сфинкса.

                           - Владимир Романыч, - молвила она низковатым, лишенным всяких интонаций голосом, - вас Палываныч вызывает. Зайдите.

Вовчик обмяк. Дружбы с ректором он никогда не водил. Да  вряд ли тот и фамилию его помнил! Подумаешь, один из препов – не кандидат, даже не старший, а просто... Такими в институте пруд пруди. А тут – по имени-отчеству.

                           - Хорошо, - пролепетал «Владимир Романыч». - Я после пары подойду.

                          -  Нет, - неожиданно настойчиво продолжила Света, - он вас СЕЙЧАС ждет. Пойдемте.

Покорно плетясь по коридору за секретаршей, Чудик никак не мог сообразить, по какому поводу его срочно требует САМ. Уже спускаясь на второй этаж, он, кажется, допер: «Красная Шапочка-сучка накапала!». Надо сказать, с этой самой Красной Шапочкой - комендантшей общаги, где на третьем этаже жили бесквартирные препы, а на всех остальных - студенты, – Вовчик был в весьма натянутых отношениях. Великий правдоискатель, он постоянно требовал совершенно невозможных вещей: чтоб  воду не отключали когда вздумается, чтоб сантехника была в полном порядке, а сантехники на вызовы приходили трезвыми, чтоб устроили во дворе детскую площадку, чтоб мусоровозка приезжала, когда удобно жильцам, а не водителю, чтоб…а, да мало ли что еще взбредет в интеллигентскую башку! Красная Шапочка, выслушав очередное «волеизъявление масс», сначала не без юмора интересовалась: «А облака вам юбкой не разогнать?», потом начинала выставлять встречные претензии: в два часа ночи  культурные преподаватели (а только такие и должны быть в институте культуры!) домой поддатыми  не возвращаются – это ж какой отрицательный пример для молодежи, гостей к себе пачками не водят и не распивают с ними спиртное – общежитие вам не трактир на Пятницкой, колидоры детскими лисапетами и колясками не загромождают, свое исподнее сушить во дворе не вывешивают – студентам не обязательно знать, чего их наставники под портками, прости, Господи, носят, и т. д.  Все обычно заканчивалось с вовчиковой стороны обещанием пойти к проректору по АХЧ с коллективной жалобой, а с красношапочной прихлопывалось козырным тузом – посулом отправиться к тому же лицу и открыть ему глаза на то, какие  «преподдаватели» тут проживают. После этого суровая дама, поправив сползшую от возмущения на затылок вечную свою красную вязаную шапчонку (отсюда и прозвище!), покидала поле битвы со словами: «Понабрали всякую шушеру!».

 И отправлялась в обход по этажам - давать разгоны всем подряд, «по расписанию поездов». Последняя такая стычка произошла совсем недавно –  это был посленовогодний «разбор полетов»  - протекала особенно бурно  и кончилась, по старой доброй традиции, двусторонними обещаниями «завтра же пойти поставить в известность».

                               «Точно! – резюмировал Вовчик, уже приближаясь к двери ректорской приемной. – Ее работа!»  Входя в кабинет, он прикидывал, кто еще согласится подписать коллективное заявление – ответный удар по агрессору.

                                - Проходите, присаживайтесь, - вежливо пригласил ректор и с необъяснимым любопытством посмотрел на Вовчика. А дальше он выдал такое, чего бедолага никак не мог ожидать и к чему вовсе не был готов:

                                - Значит… Владимир Романович….. вам сейчас нужно будет проехать… в Комитет Государственной Безопасности…

Если бы у Вовчика на этот момент сохранилась  хоть крупица от недюжинного его чувства юмора, он наверняка бы шутливо спросил: «С вещами?». Но какой там юмор! «Романычу» после первой фразы ректора показалось, что стул  вместе с ним провалился в бездну. Он, заикаясь, выдавил из себя:

                                - К-к-к-куда?!

                                - В КГБ, - перешел Палываныч на более понятную и привычную советскому уху аббревиатуру.

Вовчику от этого лучше не стало. Правильно оценив состояние собеседника, ректор взял деловой тон: вручил бедолаге листочек с указанием номера кабинета, куда следует явиться, объяснил, что сначала нужно обратиться туда-то за пропуском и, разумеется, иметь при себе паспорт. Отправляться надо было незамедлительно, так как  вызывали к 11.00.

                                  Сам понимая, что аргумент будет слабоватеньким, Вовчик, тем не менее, попытался пролепетать, что у него сегодня две пары, из которых первая еще не кончилась. Оказалось, Палываныч уже распорядился решить этот вопрос. Оставалось одно: «проехать».

                                    …Родное лицо Леонида Ильича вполне дружелюбно, даже, вроде бы, подбадривающе глянуло на Вовчика со стены над столом. Вождь был в маршальской форме, при всех бесчисленных регалиях. А вот Дзержинских здесь обитало сразу два: один – в простенке между окнами, в строгой коричневой рамке, другой – в виде небольшого бюстика на столе. Первый с явным неодобрением созерцал пришельца, второй пренебрежительно казал ему затылок. Ничего хорошего это не сулило. Товарищ за столом открыл какую-то тонкую папку, что-то в ней полистал. Потом поинтересовался анкетными данными Вовчика, причем сначала сам их называл, а потом спрашивал: «Все так? Все правильно?» Все было абсолютно правильно. Дойдя до места рождения, товарищ, вроде бы, удивился и даже полуулыбнулся:

                                     - Издалека-а… И как же это  вы к нам в город попали?

Понимая, что хоть папка на столе перед товарищем тонкая, но сведений в ней – до фига и больше, Вовчик честно рассказал историю своего переезда. Потом посыпались, как из рога изобилия, вопросы: понравился ли город, какое впечатление произвели  институт и  преподавательский коллектив, каков студенческий контингент, хорошо ли организован культурный досуг, часто ли проводятся политинформации, формально или основательно, проявляет ли молодежь интерес к жизни страны и мира, правильно ли ориентируется в текущих событиях, что читает и обсуждает ли прочитанное, не проникают ли в студенческую среду нездоровые западные влияния…

Вовчик взмок от постоянного ожидания подвоха, от необходимости тщательно подбирать слова и все никак не мог понять, куда клонит этот хрен за столом.

                                   А «хрен» подытожил первую часть разговора:

    - Стало быть, все в порядке?

    - Ну, да, - неуверенно промямлил Вовчик, понимая, что будет продолжение, но не понимая – какое.

    - И у вас тоже все в порядке?

Товарищ закурил, вышел из-за стола и приоткрыл форточку. Вовчик отметил про себя, что курит он «Нашу марку». Может, в этом учреждении так полагается.… Сам Вовчик со времен учебы в Москве всей душой был предан явской «Яве» и всякий раз, оказавшись в столице нашей Родины, ею затоваривался. Но московского счастья хватало ненадолго. Как ни скупердяйничай, как ни таись – все равно коллеги усекут и начнут «стрелять». Смяв и швырнув в урну последнюю пустую пачку, он переходил на болгарские «Ту», «Стюардессу», а потом и вовсе  на нашу «Приму» (когда с деньгами наступала напряженка!).

    - Да вроде бы…

   - Зарплата устраивает?

«У тебя-то, небось, побольше»,- подумалось Чудику, но  вслух он выразил чувство, может, и не глубокого, но все-таки удовлетворения своим материальным положением.

   - А с жилищными условиями как?

  - Комната в общежитии…со всеми удобствами.

  Товарищ Хрен посмотрел на Чудика с явным сочувствием:

    - Тяжело, наверное, с женой, с маленькой дочкой – в общежитии, да еще в одной комнате?

«Нет, ну, куда же этот …. моржовый, клонит?» - окончательно запутался в догадках Вовчик. Он промямлил, что, да, конечно, тяжеловато, но вполне терпимо (при этом вспомнил свои баталии с Красной Шапочкой!), что не один он так живет, что государственной квартиры в обозримом будущем не предвидится, а на кооперативную накопить никак не получается…

     - Да-а… К сожалению, есть у нас пока такая проблема…

Моржовый снова закурил, снова подошел к форточке и прочитал краткую лекцию о том, как много приходится нашей стране уделять внимания и тратить средств на нужды обороны и коллективной безопасности, как тревожно в мире и как непросто оберегать созидательный труд советских людей и всего социалистического лагеря, как агрессивен по своей природе империализм, как упорно нащупывает он любую лазейку, какие потоки самой гнусной пропаганды обрушивает…и вдруг спросил:

       - Слышали ведь, что они вещают?

Ох, грешен был Вовчик, чего уж там, крепко грешен! Да разве он один?! Сколько «простых советских людей» (да и не очень простых!) восполняли дефицит прод- и промтоваров заведением многочисленных «блатов» среди работников прилавка, а если повезет, - баз и мясокомбинатов, дефицит семейного бюджета (зарплаты-то – «каждому по труду!») – беззастенчивым вытаскиванием с родного производства или учреждения всего, что плохо лежит, а дефицит информации – слушанием «голосов из-за речки». Само собой, исключением Вовчик не был. Слушал, правда, со всеми предосторожностями и выловленной из  мутных волн эфира рыбкой ни с кем особо не делился. Любил, конечно, при случае щегольнуть перед избранными знанием того, «о чем в газетах не пишут», но при этом всегда ссылался на мифического «одного очень осведомленного приятеля»…  Ну, и что,  раскалываться?! «На фиг, на фиг!» - кричали пьяные пионеры! (Была у Вовчика такая любимая присказка). Купи-ка ты, родимый, карандаш «Тактика» и накатай на него губы – ишь, раскатал!

 -«Они» – это кто? – очень натурально запустил «чудика» Вовчик.

- Зарубежные радиостанции, работающие на нашу страну. Не слушаете?

- Не-е-эт…

Товарищ опять полуулыбнулся:

- Владимир Романыч, вы где живете?

- Тык… в общежитии...

-  Точнее, - в об-ще-стве! А «жить в обществе…»

- «…и быть независимым от общества…»,- радостно подхватил Вовчик…

- «…нельзя»,  - поставил точку  Товарищ-Хрен-Моржовый. – Знаете классиков. Знаете…  А в обществе, которое вас окружает, о-о-чень многие - давайте уж начистоту! – слушают. В том числе и вы. Есть обычай на Руси – ночью слушать Би-Би-Си! Так? Или вы «Голос  Америки» предпочитаете?

Вовчику снова представилась Красная Шапочка – неслышно подкрадывается к его двери, приникает к ней ухом… Бред: хрен бы она чего услышала – для того и наушники приспособил! Да и не бывает ее по ночам в общаге-то… Но какая же б… тогда продала?.. Или просто на пушку берет?..

- Что, и «Голос» не слушаете? Владимир Романыч, неужели ни разу не было любопытно – о чем же это они говорят?

По вовчиковой спине давно волнами пробегал холодок. Предатели ладони вспотели. Он незаметно сжал их в кулаки и решил доигрывать роль до конца:

- Нет, я по ночам сплю.

- Неужели? Поужинаете – и сразу отбой?

- Почему «сразу»? – счел нужным обидеться Чудик. – Я читаю долго.

Вот это обстоятельство товарища явно заинтересовало. Он подался корпусом к своему подневольному собеседнику, а в глазах произошла какая-то почти неуловимая перемена:

- И что же, если не секрет?

- Ну,… драматургию в основном. Студенты же берут отрывки разные… в смысле, из разных пьес… А мне их…ну, пьесы эти, нужно прочесть полностью. Чтоб знать, кто есть кто… событийный ряд какой...

Вовчик вознамерился, в свою очередь, прочесть лекцию - о режиссерском анализе пьесы, о сверхзадаче, о…

Инквизитор его, однако, перебил:

- А кроме драматургии что читаете?

- Классику люблю. Достоевского вот всего решил перечитать – от и до…Федор Михайлович – психолог тончайший. А ведь режиссура, по сути - практическая психология…

Эту любопытнейшую тему товарищ также развить не дал. Он все гнул куда-то… непонятно куда:

- А современную литературу?

Может, заправить ему, что «Малуюземлюцелинувозрождение» недавно проглотил в один присест и до слез проняло? Не поверит – точняк: дураки они тут, что ли? И Вовчик попытался завести разговор о вечной и непреходящей современности классики – а то не то б! Товарищ не повелся. Пришлось наскребать имена: ну, Симонов там, Бондарев, Айтматов, Кулиев…

- Солженицын, - подсказал Моржовый, посмотрел на вовчикову реакцию и как бы искренне удивился:

- Не читали?

У Вовчика задрожали коленки: и тут он был грешен по самый си-бемоль! Прошлым летом в Мытищах у своего однокурсника (там он останавливался всякий раз, когда навещал первопрестольную) три  ночи грыз «Раковый корпус» - днем было не до того: бежали с женой на электричку, мотались по столичным универмагам, не забывали и в букинистические лавчонки заскочить  (в больших книжных магазинах лежала сплошная макулатура!), перекусывали наскоро в подвернувшихся по пути столовках, иногда попадали на какой-нибудь гастрольный спектакль… Поздно вечером же, когда  женушки, разобрав и рассмотрев все покупки, уходили «баиньки», Вовчик с хозяином обсуждали за бутылочкой прочитанное и мечтали о несбыточном: вот бы поставить! И спорили – как. И даже роли распределяли - «на труппу Советского Союза». При этом снова спорили: Вовчик на героя брал Ульянова, а приятель – Баталова.… Сходились на одном: эх, и «плюха» была бы нашей до чертиков «родной» во главе с «лёнинским Политбюро»!

    Хозяин отваливал спать, а гость оставался на кухне дочитывать… Не-а, Серега нипочем настучать не мог! Не из таковских: дед – «враг народа», сгинул бесследно еще перед войной, отец загремел то ли в колонию, то ли в спецдетдом. Там он прошел полный «политпросвет»: ребятишки постарше – сплошь «вражьи дети» - мозги ему основательно прочистили. На всю оставшуюся жизнь… Однажды, когда Вовчик с Серегой готовились к «любимому экзамену» - истории КПСС, он заглянул к ним на кухню. Немного посидел, покурил, послушал и вдруг сказал:

   - Ох, ребята, сложный предмет! Без поллитры не разберешься.

Да и поставил на стол «пузырь». Классно общнулись! Дядя Коля тогда преподал им краткий альтернативный курс истпарта. Все узловые моменты он богато иллюстрировал злющими анекдотами, а портреты выдающихся деятелей раскрашивал семиэтажными  матюгами. Дошли до смерти Сталина. Вовчик тогда слегка лажанулся: дернула нелегкая вспомнить мамины рассказы о «всенародном плаче». Дядя Коля ухмыльнулся:

      - У  н а с  не плакали. Когда объявили, мы – шапки в небо: «Ура-а-а!». А мелкота – кы-ык завизжит: «Спасибо товарищу Сталину за счастливое детство!!!». Такой вот был «плач по вождю»…

      - А начальство – чё? – поинтересовался Серега.

      - Начальство еще раньше полные портки наложило – когда само узнало. Тише воды, ниже травы стояло. За шкуру свою тряслось… А потом «товарищ Берия – мать его б…! – вышел из доверия», пошло-поехало! «Жить стало лучше, жить стало вэсэлэй».

         «Минувших дней воспоминанья» улетучились. Остались дрожь в коленках и извечный интеллигентский вопрос в башке: «Что делать?». Сказать, мол, не знаю такого, не читал – это курам на смех. Нипочем не поверит. А чему поверит? Хрен чему: работа у них тут такая – никому, никогда и ни в чем не… И Вовчик решил сделать «финт ушами»: признаться…частично.  Подняв на истязателя честные-распречестные глаза, он покаянно изронил:

       - Читал. «Один день Ивана Денисовича», и этот… «Матренин двор». Тоже… В «Новом мире».

На лице товарища изобразилось разочарование. Секунды две-три он внимательно смотрел на своего «визави», потом откинулся на спинку стула:

       - Ну, наверно, не только это?

      - Только, - твердо ответил Вовчик. – больше ничего не попадалось

      - Даже в самиздате?

Моржовый вытащил очередную сигарету и стал ее разминать. Чудику сделалось жуть как не по себе. Да еще и курить все время хотелось. Он робко осведомился, можно ли? Товарищ великодушно разрешил, пододвинул пепельницу и свою пачку. Подождав, пока Вовчик затянулся пару раз, он снова попер в атаку:

     - Так как же насчет самиздата, а, Владимир Романыч? Почитываем?

Чудик поперхнулся и с неожиданной для себя и товарища экспрессией замотал головой, замахал руками, решительно отмежевываясь. Изо рта его повалил дым (из ноздрей – тоже!), зазвучало вперемежку с кашлем:

       - Не-кха-кха-х!.. Не чит-кха-ха-кха-ал!.. Кха-х!..

Из глаз полезли слезы. Нос тоже собирался оскандалиться. Пришлось срочно выхватывать платок и очень кстати закрывать им физиономию.

       - Может, вам – водички?- раздалось из-за стола.

«Пошел ты со своей водичкой! Водки бы ща… стакан», - подумалось Вовчику. Он вытер слезы, докашлял, деликатно высморкался:

       - Извините.

Хрен, между тем, тупорыло продолжил гнуть свое:

       - Так как же с самиздатом? А, Владимир Романович?

      - Да никак. (Заладил, как слепой на дорогу!) Не приходилось.

      - Неужели ни разу не предлагали?

      - Кто?

      - Не знаю, не знаю… Ну, например, коллеги, кто-нибудь из знакомых, студенты, наконец. Мало ли

      кто…Подумайте.

      - Не, не предлагали. Не было.

Зависла тишина. Как показалось Вовчику, предгрозовая. Даже дышать стало тяжко. «Щас помолчит-помолчит, да кы-ы-к  хряпнет кулаком по столу, да кы-ы-ык заорет!» - по-режиссерски выстроил он следующий эпизод. В голове вертелось еще в школе зазубренное «Буря! Скоро грянет буря!» и совсем уж чушь собачья - «Глупый пингвин робко прячет тело жирное в утесах». В каких таких утесах?! Прибрехнул  Буревестник революции: пингвины, вроде, где-то среди льдов обитают… Или это моржи…нет, песцы… Во-во, щас будет писец! Полный. Щас раскалывать начнет.

       Но у товарища, как оказалось, были свои правила в искусстве. Он неожиданно спокойно закрыл тему:

      - Ну, не было – так не было.

Потом – наверно, в сотый раз! – перелистал папку, побарабанил пальцами по столу.

      «Не знает, что со мной делать, - решил Вовчик, - либо отпустить, либо…». О втором «либо» думать не хотелось. С ним было сопряжено множество разных гадостей. В общагу припрутся с обыском. Красная Шапочка обязательно  влезет в понятые – как «лицо официальное». Эти будут все барахло вверх дном переворачивать, а она – на одной ножке от радости скакать и вопить, что давно подозревала, что первая догадалась и дала отпор!.. Ё моё! Может, «ребятки» прямо сейчас у него в комнате шуруют?! А что? Пока товарищ здесь с ним мило беседует, там… Вовчика передернуло. Но тут прозвучал вопрос:

         - Скажите, Владимир Романыч, а с какой целью вы писали Леониду Ильичу?

Давно уж позабыл Чудик о той новогодней открытке! Поэтому он совершенно искренне разинул рот, поморгал секунды три непонимающими глазами и только после этого смог выдавить:

         - К-к-какому…Леониду Ильичу?

Хрен показал на портрет маршала-бровеносца над столом:

        - Неужели не помните? Как же так? Поздравили с Новым годом первое лицо государства, да и забыли?

Он наклонился к папке и стал оглашать первоисточник:

«Дорогой Леонид Ильич! От всей души поздравляю Вас с наступающим…»

Сразу все вспомнил Вовчик: и тот декабрьский день, и лишнюю открытку, и портрет «нашего дорогого», и «былинные» сто грамм «с прицепом»… Господи, помилуй! Рехнулись они тут, что ли, в своем «сером доме»?! Или серьезных дел у них нет? Бред какой-то!

         - Это ведь вы писали, Владимир Романыч? – припирал к стене хрен.

        - Я, - согласился Вовчик и, что называется, без пересадки стал сбивчиво рассказывать всю историю с поздравлением.

В самом важном месте его слушатель иронически хмыкнул и поинтересовался:

        - А если б у вас две открытки остались, вы, наверно бы, заодно и Рейгана поздравили?

«Опять, гад, политику шьешь!» - мысленно уличил Вовчик оппонента, но вслух твердо отверг его предположение, сославшись на то, что с президентом США ни с какого боку не знаком.

        - А с Леонидом Ильичом вы, стало быть, знакомы?    

Пришлось признаться, что – нет. То есть, вообще-то, да: он, как все советские люди, Леонида Ильича знает и безгранично уважает. Но лично познакомиться с руководителем партии и страны случая до сих пор как-то не представлялось. О чем он, Вовчик, конечно, очень сожалеет.

       - И вы вот таким образом решили завязать знакомство.

       - Да нет, я просто поздравить хотел…

       - Может, все-таки, не «просто»? Может, была какая-то цель? Подумайте.

       - Какая?!

       - Обратить на себя внимание, например.

       - Зачем?!

      - Вот об этом я вас и спрашиваю, Владимир Романыч. Мы с вами, вроде бы, выяснили, что у вас все благополучно: зарплата устраивает…

      («Ага, пожил бы ты на нее с годик!» - мысленно прокомментировал Чудик.) 

      - …вопрос с квартирой со временем решится…

       («Точно! К пенсии поближе!»)

       …работа – интересная, творческая…

        («В рамках соцреализма!»)

        …Что еще нужно молодому, энергичному, влюбленному в свою профессию человеку?

Вовчику жуть как захотелось встать и громко, мажорно пропеть:

         У нас, молодых, впереди года

         И дней золотых много для труда!

         Наши руки не для скуки,

         Для любви сердца…

         Гоп со смыком, ца!

Потом продекламировать:

        Весну у нас сменяет лето –

        Спасибо партии за это!

А в финале – мощно, жизнеутверждающе пукнуть. Лет на пяток с учетом предварительного заключения. Выше эту литературно-музыкальную композицию суд вряд ли оценит. Если только еще дополнительно не трахнуть гниду бюстиком Дзержинского. Тогда, точняк, квартирный вопрос для Вовчика надо-олго будет решен. Господи, водяры бы сейчас! Полцарства за стакан!!!..

        - Я прав, Владимир Романыч? Все так?

        - Да, конечно. (Отпусти ж  ты меня, зараза!)

        - Или, все-таки, не так? А?

«На!!!» – хотел, как в детстве, огрызнуться Вовчик, но вовремя удержался. Не, хамить не нужно: плакали тогда водяра с винегретом:

        - Да-да, в основном, так.

        - А в частностях?

Вот придираст чертов! Всю душу наизнанку вывернул. Ну, чего еще тебе надо?

Придирасту нужна была конкретика:

       - Подумайте, Владимир Романыч! Может, все-таки, хотели обратить внимание  на свою персону, чтобы потом о чем-то попросить высокого адресата…

       - Господи, помилуй! Да нечего мне просить! – возопил Вовчик, а про себя добавил: «Все равно, хрен дадут!»

       - Что это у вас, дорогой мой, религиозная терминология в таком почете?

       - ???!!

       -Да-да! Леонида Ильича вы поздравляете «от всей ДУШИ», сейчас вот к БОГУ взываете… Это, знаете ли, странно для преподавателя советского вуза. Студенты ведь могут вас неправильно понять.

«Ленин-Партия-Комсомол, помилуй нас. Аминь», - тотчас придумал Вовчик идеологически выдержанную формулу и невольно хрюкнул от удовольствия. Пришлось срочно изображать новый приступ кашля.

       - Может, все-таки водички? – снова проявил чуткость товарищ.

«Водки!!!» - заорало все в вовчиковой душе. От «водички» он вторично отказался.

Снова зашелестели страницы папки. Туда-сюда, туда-сюда… На нервы это действовало охренительно. «И чего он все листает и листает? Чего выискивает? Прием у них, что ли, такой – давить  на психику», - затосковал Вовчик. Товарищ вдруг изумленно хмыкнул и посмотрел на собеседника (мигом насторожившегося!), но, ничего не сказав, снова окунулся в папку. «Тоже прием, - смекнул Чудик, - чтоб я подергался... А может, соображает, за какое еще место тяпнуть».

     И ведь тяпнул! Вдруг оторвался от чтива и поинтересовался:

       - Владимир Романыч, вы своего ректора с Новым годом поздравили?

 Врать не стоило. Вовчик виновато признался, что – нет. Как-то забыл…

       - Вот видите, – обрадовался моржовый товарищ, - про руководителя родного вуза вы почему-то забыли, зато руководителю страны, с которым, подчеркиваю, лично не знакомы, послали открытку! И где же тут логика, позвольте спросить? Есть, в конце концов, первый секретарь обкома – здесь, рядом. Почему бы его не поздравить? Так нет, вам непременно Леонида Ильича подавай! Зачем?!

       Мужик даже слегка разгорячился, слегка раскраснелся. Даже сам водички попил. Минеральной. Судя по тому, как зашипела, набульканная в стакан, – газированной. Вовчик пожалел, что отказался, когда предлагали. И мужика немножко пожалел: хреновая у него работенка – никому не верить, под всех копать, выискивать то, чего и нет вовсе! Но себя ему было жалко больше. Давно кончились в институте его пары, давно уже препы и студенты отобедали  в столовке на первом этаже. Препы потом поднялись на второй и выстроились в очередь у кассы – сегодня давали «зряплату». Кафедральные мужики, наверно, уже решали оргвопрос: по скольку и кто побежит… В общем, жизнь шла своим ходом, а Вовчик был от нее отлучен. Он сидел в этом дурацком кабинете и, как попка в клетке, с небольшими вариациями твердил одно и то же.

       И тут товарищ преподнес нечто новенькое:

       - Ладно, Владимир Романыч, давайте-ка сменим пластинку. Вы мне лучше скажите, кто же это вам мысль подкинул – Леониду Ильичу написать?

Вовчика как током шибануло. Ой-ой-ой! Тут расслабляться нельзя: тебя сразу – как воробышек бабочку – «мням-мням-мням-мням»!..

       «Мням-мням», кстати, очень хотелось. С утра успел только выпить кофе (что из Москвы привезли) и пожевать бутерброд с хреновенькой колбасой (местного производства). Неужели у них здесь обеденного перерыва нет? Горят ребята на работе, язвы да гастриты наживают?… Да ну, быть не может! Наверняка столовка у них не хилая – своих бойцов незримого фронта Родина разве ж обидит? Иначе они тебе навоюют!..

       Чудик вздохнул и завел по новой то же и оно же: как по традиции пришел на главпочтамт, купил пачку открыток, стал писать всем поздравления с наступающим Новым годом, а одна открытка оказалась лишней…

        - А иголка – в яйце, а яйцо – в утке, а утка – в зайце! – спародировал товарищ. – Владимир Романыч, зачем вы мне все это опять рассказываете? Я ведь вас о другом спросил.

        - Я же и говорю, что один на почтамт пришел!

В голосе Вовчика звучала почти неподдельная, совсем детская обида. Ему даже слезу пустить захотелось, но актерское нутро подсказало, что будет перебор.

Товарищ по-отечески строго урезонил:

        - Пришли-то вы один, но… Ведь мог же быть у вас перед этим разговор с кем-нибудь. Ну, например, поболтали за бутылочкой о том-о сем с приятелем, поделились своими проблемами, а он и посоветовал: напиши-ка ты…

        - Да нету у меня проблем! И никто мне ничего не советовал! Я же просто портрет увидел…ну, Леонида Ильича, там, на почтамте, и решил…

        - Ну, да. Просто... Как все у вас просто получилось: просто увидели портрет, просто решили поздравить…

        - Так…это…ну, мысль пришла в голову ж…

        - Мне вот почему-то не пришла.

От фразы этой на Чудика повеяло чем-то далеким и родным. Точно таким манером отвечала первокласснику Вовчику, просившемуся выйти из класса («Очень-очень нужно!»), его первая училка:

        - А мне вот почему-то не нужно. Я знаю, что идет урок, что все должны работать, а не по туалетам расхаживать.

Класс верноподданнически хихикал, наиболее усердные пацаны громким шепотом клеймили: «Ссыкун!». Осрамленный Вовчик становился красным как рак. Он весь сжимался и мужественно старался превозмочь себя до спасительного звонка. Прекрасное далёко, что было так жестоко… Может, и этот учителем в школе начинал? Ща как поставит в угол носом! Да еще родителей вызовет.

Но «этот» поступил иначе. Он подсел поближе к Чудику и обратился задушевно, совсем по-дружески:

       - Владимир Романыч, может, все и вправду было очень просто? Захотелось немножко, знаете ли, похохмить. А потом приятелям рассказать: вот, дескать, какой я смелый, какой я остроумный, как ловко Леонида Ильича подколол!

«Ну, ты, блин, ваще-е!» - чуть не выдал опешивший Вовчик, но вовремя тормознул. Он только позволил себе робко спросить:

       - А как я его…это…подколол?

       - Да вот та-ак, - загадочно протянул любитель минералки и снова попер к своей папке. Взял ее, родимую, в руки и торжественно зачитал обозначенное закладкой место:

«Желаю Вам счастья, здоровья, новых свершений и успехов в Вашем нелегком, непосильном труде на благо нашей Родины, всего нашего народа».

Вовчик с открытым ртом выслушал собственную цитату. Выделенное товарищем слово, и вправду, резануло по ушам. Явно неуместным было оно в поздравлении, так и хотелось выковырнуть его оттуда на фиг. А главное, звучало оно, как ни крути, двусмысленно. «Балда обалдуевич, - выругал себя Вовчик. – Ну, на хрена было такое громоздить?! Написал бы просто «в нелегком» - и никаких придирок. Так нет же, выпендрился!  И чего теперь этому козлу кагэбе-е-ешному говорить? Да сам я козел! Сам на свою ж… приключение нашел.»

        - Вы ведь писали, Владимир Романыч, а? «Не отпирайтесь, я прочел», – порадовал своим знакомством с отечественной классикой гэбэшный козел. – Высказались с предельной ясностью: не по силам, дескать, вам, дорогой Леонид Ильич, государством и партией руководить!

«Ни хрена, прорвемся!» – шепнул Вовчику Чудик и велел гордо выпрямиться на казенном стуле, а строгий, принципиальный взор вперить в собеседника:

         - Извините, но с этой точкой зрения я категорически не могу согласиться.

Здорово загнул! Гэбэшный так опешил, что аж секунд несколько ничего вымолвить не мог. Только в гляделки играл. Вовчику показалось, что даже бюстик железного (точнее, бронзового!) Феликса щас развернется «сам собой» и тоже удивленно на него уставится. Да еще, может быть, припечатает с металлом в голосе:

          - Ну, ты и фрукт!

Ничего не промолвил Феликс – по-прежнему казал он Чудику свой затылок и в процесс не вмешивался. Зато продолжатель его славных дел наконец-то ожил, снова заглянул в заветную папку и снова воззвал к Вовчику:

          - Какие вы, однако, Владимир Романыч, декларации произносите! Какие правильные слова говорите! А пишете – что?

          - А что я пишу? Я про то, что «не в силах руководить» - ничего…

          - Значит, «непосильный» вам в открытку кто-то другой добавил?

          - Да нет, в открытке – это я сам. Но я же совсем в другом смысле…

          - Вы что, с русским языком не в ладах? – и вправду, по-учительски строго стал чеканить гэбэшник. – «Непосильный» имеет только один смысл: не по силам кому-то. В данном случае совершенно ясно – кому.

          - А – кому?

          - А тому, кому вы писали.

Вовчик взглянул на портрет маршала, словно испрашивая у него прощенья. Потом опустил  глаза и шумно вздохнул.

          - Ну, не Толстой я, - покаянно вымолвил он, - ну, не Чехов! Ну, не то слово мне подвернулось. Сдуру написал, не подумав. Извините, виноват. Я ничего такого не хотел.

Товарищ, ожидавший чего-то большего, был о-о-очень разочарован. Он еще раз полистал папку, побарабанил по столу пальцами и откинулся на спинку стула.

          - Думать, Владимир Романыч, надо всегда. Это спасает от мно-огих…скажем так, неприятностей.

Зазвонил телефон. По тому, как резво моржовый хватанул трубку, Вовчик понял: звонит вовсе не жена с напоминанием, что ужин стынет.  

           - Да-да, я уже освобождаюсь…понял…понял, - зачастил моржовый. – Я все подготовил…да…да…

« Щас скажет его начальничек: чего, мол, ты там возишься с этим придурком? Засади его на недельку – пусть поразмыслит на досуге. А там посмотрим», - с мрачным пессимизмом предположил Чудик. Из своего не очень богатого, но все же опыта он знал: надеясь на лучшее, надо готовиться к худшему.

Товарищ положил трубку и снова устремил взор на Вовчика,  душа которого и без того давно эмигрировала в пятки.

           - Ну, что ж, Владимир Романыч…

«А может, того, на Запад вышлют?» - попытался подбодрить себя Чудик, но тут же приуныл: военных тайн он не знал, книжек отродясь не писал – как-то не получалось, режиссеров там своих хватает.

В общем, не вариант…

            - …о нашей с вами, скажем так, беседе рассказывать никому не нужно…

«Отпускает?!» - изумился и даже немного разочаровался Вовчик.

             - Вы меня поняли?

И хоть ощущал себя Чудик так, будто от наркоза отходил, он поспешил заверить, что понял. И даже поинтересовался:

             - А если ректор спросит?

            - Никто и ни о чем вас спрашивать не будет, - отчеканил товарищ.  

Вовчик подписал какую-то бумаженцию, грозившую ответственностью за то-то и то-то по статье такой-то (пункт сякой-то), получил на руки пропуск с моржовской загогулиной, сердечно распрощался и уже у самой двери вдруг притормозил.

             - Извините, пожалуйста, - растерянно произнес он, - а вот теперь…ну, в общем, мне теперь что делать?

             - Извечный вопрос интеллигенции, - усмехнулся товарищ. Но тут же посерьезнел и дал четкое напутствие:

             - Работать. Готовить хороших специалистов для страны. И думать. Всегда думать. Всего хорошего.

На улице было страсть как здорово. Куцый январский день уходил красиво – на западе медленно гасла малиновая полоса, в воздухе плавали редкие снежинки. Вовчику вдруг захотелось перекреститься. А может, даже и сбегать поставить свечку. Но единственная на весь большущий город церквушка стояла далеко на окраине – у старого кладбища. А вот «Былина» была рядом. И заначка в кармане лежала целехонькая…

              Соткой на этот раз Вовчик не ограничился: жахнул двести пятьдесят. Пива, правда, не брал. Зато закусил основательно – винегрет и две сардельки с гарниром как через себя перекинул. Из обычных его собеседников, слава Богу, не было никого. Вовчик медленно насыщался и рассеянно слушал, как незнакомая компания за столиком у окна громко обсуждала, кто больший дурак  – старый их начальник или новый. Спор был, судя по всему, не первый, да и, скорее всего, не последний. После третьей самый радикальный из «заседавших» предложил всем вместе что-то написать и с этим к кому-то пойти – тоже всем вместе.

                - Ну, и чего добьемся? – урезонил его второй. – Пришлют другого – еще дурнее. Лучше будет?

                - А давайте свою кандидатуру выдвинем! Мы же – коллектив, в конце концов! Вот Семен Иваныч, например, чем плох? Он потянет.

                - Семен Иваныч – мужик отличный. Во какой! – загорелся третий.— Давайте выдвинем!

                - Да мужик-то он – во, только красной книжки у него нет, - махом погасил возгорание второй. – Кто ж это тебе беспартийного начальником поставит?

Четвертый рассказал припомнившийся к случаю анекдот. Все ржанули и пошли сыпать по кругу  своими.

                - Потише, мужики! – снова урезонил компанию второй. – А то… «Родина слышит, Родина знает».

 И почему-то поглядел на Вовчика. Тот вытер губы салфеткой, встал и подошел к стойке. Прямо около нее, больше не присаживаясь, жахнул еще пятьдесят. Зажевал бутербродом и вышел на улицу. Муторно стало на душе…

                 Если кто-то решил, что сия правдивая история на этом закончилась, он глубоко ошибается. Буквально через пару-тройку дней мой скромный герой неожиданно получил не откуда-нибудь, а из самой Москвы лично ему адресованное послание. Вскрыл дрожащими пальцами казенный конверт и прочитал сочиненный в кремлевских канцеляриях текст. Из него он узнал, что «наш дорогой» Леонид Ильич, будучи очень занят, не может лично ответить на все поступившие ему от целых коллективов и отдельных граждан поздравления. В связи с этим от имени и по поручению высочайшего лица помогающие ему лица передают Вовчику благодарность и поздравления, а также (тоже по поручению) выражают надежду, что он своим трудом внесет лепту в наше общее дело – построение коммунистического общества. Что-то вроде этого. Точнее воспроизвести не могу: Чудик тут же засунул послание в подвернувшуюся под руку книгу. А книгу вскоре взял почитать кто-то из гостей (кажется, муж одной из подружек вовчиковой жены) и, натурально, заныкал – книжный дефицит эпохи развитого социализма подвигал людей на такие деяния. В общем, пропала бумага из Кремля.

                 Саму же историю Чудик, презрев подписку о неразглашении, рассказал мне и двум другим «доверенным лицам» аккурат в тот день, когда страна прощалась с «выдающимся деятелем международного коммунистического движения, верным ленинцем» и пр. Мы сидели перед телевизором, созерцали в цвете траурную церемонию, пили на помин души водочку и обсуждали, «что теперь будет». Тут-то Вовчик и выложил свою гэбэшную эпопею… Судя по всему, сам он «соответствующего вывода» из нее для себя не сделал: только услышал в новостях, что во главе страны встал главный чекист Юрий Владимирович, ввалился ко мне (в общаге мы жили дверь в дверь), весьма иронично поздравил и выдал недурной экспромт:

                   Языки засуньте в ж… -

                   Генеральным стал Андропов!

В ответ я предложил ему пойти знакомым путем – написать Юрию Владимировичу теплую открытку с пожеланиями здоровья и новых успехов в его очень нужном, непосильном труде на благо нашей Родины и всего советского народа.

                   Предложение Вовчик принял без энтузиазма.

В отличие от бутылки «Столичной», которую я, заглаживая бестактность, тут же «выкатил» и которую мы, без классического, но незапланированного третьего, и «оформили»… На двоих.

                            

                                                                              18 августа 2010г.